На прошедшей неделе нижняя палата бельгийского парламента почти единогласно (134 голоса за при одном воздержавшемся) поддержала законопроект, согласно которому в общественных местах запрещается ношение головных уборов, полностью закрывающих лицо
В законе, который, по-видимому, будет одобрен бельгийским сенатом до конца мая, не упоминаются бурка, никаб или паранджа, как и вообще какая-либо конкретная религиозная практика. Речь идет всего лишь о запрете ношения уборов, скрывающих лицо. Нарушителей предлагается штрафовать на 20-30 евро.
Во Франции, по недавним сообщениям газеты Le Figaro, готовится к обсуждению аналогичный законопроект, в котором за ношение соответствующих уборов положен штраф уже в 150 евро, а принуждение [женщины] к их надеванию объявляется уголовным преступлением, за которое ответственность составляет уже 15 тысяч евро (для сравнения: за разговор по мобильнику за рулем штраф в Пятой республике составляет сегодня 22 евро). Во французском парламенте законопроект готовы поддержать представители самых различных партий, от ультранационалистов Ле Пена до коммунистов, что неудивительно, поскольку одобрение такого запрета выражают, согласно опросам, около 70% взрослого населения страны. В обозримом будущем можно ожидать внесения сходных проектов в парламенты ряда других государств — членов Евросоюза.
Легко понять европейских правозащитников, которым в подобном законодательстве видится ущемление свободы совести. Еще легче объяснить недоумение американских комментаторов: в США принятие федерального законодательства, регламентирующего стиль одежды граждан, представляется вещью абсолютно немыслимой. Но больше всего приходится удивляться историкам вопроса: каких-нибудь пять-десять лет назад разные страны Евросоюза (и их политики) бурно соревновались между собой в попытке выяснить, кто из них больший друг Ислама, арабского мира и выходцев оттуда, приехавших заселять Старый Свет. Достаточно вспомнить хотя бы датский карикатурный скандал 2005 года. Каждый второй европейский публичный политик, высказавшийся по теме конфликта, счел тогда своим долгом так или иначе подольститься к радикальным исламистам, отрицающим самую свободу слова и совести. Публикации в датской Jyllands-Posten наперебой объявляли «неумными», «бестактными», «провокационными», «подстрекательскими»… Хотя, окажись их мишенью Карл Маркс, Иисус Христос или Моисей, никому из критиков в голову не пришло бы вообще обсуждать уместность подобных публикаций в свободной европейской прессе, ввиду нелепости самой постановки вопроса.
За последователями Пророка в Евросоюзе много лет признавался особый статус священной коровы. Им разрешалось демонстрировать презрение к любым законам, традициям и ценностям стран пребывания. Признание права мусульманских общин на этнокультурную самость и автономию привело к возникновению по всей Европе огромных гетто, чей уклад жизни с годами лишь отдаляется от традиций и обычаев континента. Чтобы понравиться своим новым гражданам, страны ЕС потратили в 1990-е годы десятки миллиардов бюджетных евро на финансирование различных арабских экстремистских организаций на Ближнем Востоке. Но и это не помогло установлению межобщинного диалога. Вместо него в Европе наблюдается резкое и неуклонное усиление позиций как радикальных исламистов, так и ультраправых маргиналов, сколотивших внушительный политический капитал на антииммигрантских сантиментах коренного населения.
Но, видимо, любому терпению приходит конец. И, не добившись от исламского населения того же, чего добивался друг детства Остапа Бендера от подруги его же детства, польской красавицы Инги Зайонц, даже левые и центристские политики Евросоюза пересмотрели свои позиции. Вслед за общественным мнением маятник политической риторики двинулся от показной и безрассудной толерантности в сторону столь же демонстративной строгости. Свидетельством тому — не только страсти вокруг паранджи, но и недавнее решение швейцарских властей о запрете строительства минаретов.
Хотя я в полной мере разделяю озабоченность бельгийских, французских и швейцарских политиков (а также их избирателей) ростом исламского фундаментализма в Европе, мне представляется, что никакие символические действия, направленные против никабов, минаретов или иной мусульманской атрибутики, проблемы не решат и разгорающегося пожара не потушат. Политический исламизм, этот нацизм XXI века, с его притязаниями на мировое господство и насильственное подчинение всех «неверных» воле Пророка, не остановить ни штрафами в 30 евро, ни швейцарскими архитектурными СНИПами. Единственный удачный опыт противостояния исламской теократии, который приходит мне на память, связан с именем Мустафы Кемаля Ататюрка, сумевшего навязать светский характер государству с 80-процентным мусульманским населением. Но эта победа была достигнута в условиях жесткой армейской диктатуры, методами, крайне далекими от порядков современной евросоюзной демократии. Едва ли нынешние власти Западной Европы на такое пойдут. Впрочем, пример Николя Саркози, сделавшего политическую карьеру на усмирении арабских бунтов в пригородах Парижа, позволяет надеяться, что проблема будет осознана европейцами раньше, чем станет нерешаемой.